Гуранда Иван Афанасьевич
Воспоминания
Расскажите, пожалуйста, о жизни в оккупации.
Жили своей обычной крестьянской жизнь, но наша семья считалась неблагонадежной, потому что в 40-м году отец вышел встречать части Красной Армии с красным флагом. Поэтому когда в 1942 году пришел приказ собрать молодежь на принудительные работы, то в числе прочих забрали и меня. У нас на юге Молдавии до войны располагались немецкие села, но в предвоенный год по приказу Гитлера и по договоренности с руководством СССР все немецкие колонисты были переселены на территорию Третьего Рейха. Но их обширные земли остались пустовать, и обрабатывать их отправили как раз молодежь из числа неблагонадежных семей. Собрали с округи достаточно много народа, причем молдаван среди нас почти не было, погрузили в вагоны и отправили в местечко Теплице.
Дали нам тяпки, сапы по-нашему, и приказали обрабатывать поля кукурузы. Но завтраком не покормили, а на обед выдали мамалыгу с килькой. А жара ведь стояла, так что кроме как форменным издевательством это назвать нельзя. Так еще и жандармы ходили, и лупили нас по малейшему поводу… Я вам говорю, не работа, а настоящее издевательство.
Из нашего села нас забрали троих, и когда мы увидели, что нам предстоит, то решили сбежать. И уже на второй день рано утром сбежали. Добирались домой пешком шесть суток и одну ночь. Причем, по дороге таились и обходили села стороной, чтобы не попасться в лапы жандармам.
Но пришли в Голяны и, конечно, руководство села узнало об этом, потому что мы уже ни от кого не прятались. Тогда в примэрии решили, как с нами поступить: «Раз вы там работать не хотите, значит, будете работать здесь», и обязали нас отработать в качестве разнорабочих на строительстве нашей сельской конюшни и бани.
Три месяца мы там проработали, а потом вдруг приходит решение военно-полевого трибунала, что за свое бегство мы заочно приговорены к заключению на шесть месяцев… Из села до Бельцкой тюрьмы нас должны были вести этапом, а это самое настоящее издевательство, потому что все знали, что на каждом посту непременно станут нещадно бить. И тогда наши родители договорились, скинулись по тысяче лей, чтобы в тюрьму жандармы нас отвезли поездом.
В Бельцах мы просидели месяц, и за это время особенно запомнился один случай. Когда чистили старые выгребные ямы, вышел начальник тюрьмы – такой подтянутый, холеный румынский офицер. И кто-то из заключенных толкнул его в спину. Потом рассказывали, что он прямо с головой нырнул, только фуражка всплыла… Солдаты его, конечно, тут же вытащили, но всех тех, кто там был, просто насмерть били. Наше счастье, что нас там не оказалось.
А потом нас отправили в Румынию и транзитом через Яссы мы оказались в колонии в Ботошанах. Там протекает река Сирет, по берегам которой густо росли вербы. И нам приходилось рубить эти деревья на стройматериалы. Причем условия жесткие, не выполняешь норму – не получаешь паек. Но я как только увидел это сразу сказал товарищам: «Ребята, так мы на норму точно не наработаем, потому что у этих деревьев тонкие ветки. Нужно обязательно что-то придумать». Подумал немного и решил рубить и другие, более «серьезные» деревья по соседству. Взял топор и пошел работать, но предупредил своих, что если жандармы начнут возмущаться, чтобы они им сказали, что я сижу за убийство попа. Потому что в то время в наших краях это считалось едва ли не самым страшным преступлением, и показывало, что у человека нет ничего святого, ни как сейчас говорят «тормозов». И жандармы как это услышали, то сразу оставили нас в покое и мы смогли выполнять свою норму.
А дальше пошло еще лучше. В этой колонии нас сидело человек четыреста, но представьте себе, из всей этой массы людей грамотными оказались только мы трое. И мы нашли себе подработку, стали писать им письма. Одно письмо – пять лей. Даже брюки себе успели купить на заработанные деньги.
Но меня просто поражало, что вся эта масса людей сидела фактически ни за что. Мы ведь с ними разговаривали, писали для них письма, так что знали, за что они сидят. Например, мне запомнился такой человек. Он работал пастухом у помещика, имел пять или шесть детей, и жили они очень и очень бедно в какой-то землянке, а тут еще сын этого помещика начал приставать к его дочке. И он этому парню сказал, что если тот от нее не отстанет, то он его убьет. Так за это ему дали три года тюрьмы… И большинство заключенных было таких же. Причем, все кроме нас были румынами, но темные и безграмотные просто ужас… Ведь Румыния в ту пору была очень бедной страной. Крупные латифундисты – немцы, железная дорога - французская, плоештская нефть – английская, и если в городах еще шло какое-то развитие, то сельское население было очень темное и забитое.
И навсегда запомнилось, как я добирался домой. Через пять месяцев в феврале 43-го нас освободили, но прочные тюремные каучуковые постолы пришлось сдать, и мне выдали мои (постолы - примитивная обувь из одного или нескольких кусков кожи, стянутая на щиколотке ремнём – прим. Н.Ч.). Но видно за время заключения они на складе совсем отсырели, поэтому в дороге развалились, и я пришел домой фактически в портянках. Отмачивал потом ноги в тазике с керосином, чтобы избежать обморожения.
Как кормили в заключении? Только мамалыгой, уже смотреть на нее не могли. Как-то даже спросили одного румына: «Господин офицер, а кроме мамалыги у нас хоть что-то еще будет?» - «Раз у вас, бессарабцев, хватило ума предать свою мать-Румынию, значит, будете жрать мамалыгу пока не поумнеете». Но вообще в принципе жили там относительно нормально, мирно, между собой не ссорились. Причем, когда уже освобождали, то нам предлагали остаться: «Все равно скоро русские придут, а мы вас возьмем к себе», вроде как сынами полков, но мы все-таки уехали домой.
Опять пошла обычная жизнь, работа, но признаюсь вам, у меня была заветная мечта – стать жандармом. Почему? Потому что жандарм – это первый хозяин на деревне. Своим детским еще умом я себе так это тогда представлял: «Вот стану жандармом, и уж тогда сполна отомщу румынам», ведь служить предстояло не в родных местах. И что вы думаете? Когда проводился предварительный осмотр допризывников, то из двух сел собрали 160 парней, и только меня одного признали годным к службе в жандармерии. Почему только меня, до сих пор не знаю, но помню, что как узнал об этом, летел домой прямо как на крыльях.
И сразу после освобождения, первое время пока не разобрались, что жандармы это не предатели вроде полицаев, а наподобие наших внутренних войск, всем жандармам подряд сразу давали по 8 лет… Знаю, что так из черновицкой области очень многих наказали, а нас просто не успели призвать. Что и говорить – повезло, а то бы это клеймо всю жизнь исковеркало… Ведь из нашего села в жандармерию попали служить трое ребят постарше меня. Двое служили где-то в Румынии и их осудили без разговоров. А один служил в Дубоссарах, и только потому, что это недалеко от нас, стали выяснять, что да как, и когда выяснилось, что он очень хорошо обращался с людьми, то его не тронули.
Во время войны вы знали, что творится на фронте?
Да, потому что выходили румынские газеты, в которых регулярно печатались сводки о положении на фронте. Но помню такой эпизод. На улице собралась группа людей, что-то обсуждают и тут один из них ехидно так говорит: «Вот я регулярно читаю румынские газеты, так судя по их сводкам, они уже всех русских солдат побили, один Сталин должен был остаться».
http://www.iremember.ru/pekhotintsi/gur ... evich.html