Воспоминания о Бессарабии

История родного края в целом.

Модератор: rimty

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 11 ноя 2009, 01:29

Александр Вертинский.
Некоторую часть эмигрантского периода своей жизни известный поэт и исполнитель собственных
песен провел в Румынии и наших краях (началo 20-x гг.)
Много выступал с концертами и был тепло принят благодарной публикой.
Однако он был выслан из страны, как неблагонадежный элемент, распространяющий
антирумынские настроения среди русского населения присоединенной Бессарабии.


Впечатления А.Вертинского о Бессарабии 20-х годов:

На другое утро я уехал из Кишинева в турне по Бессарабии. Трудно передать чувства, которые охватили меня при виде нашей русской земли, такой зна­комой, такой близкой и дорогой сердцу и в то же время такой «чужой».
Русские вывески: «Аптека», «Трактир», «Кондитерская», «Ренсковый погреб», «Бакалейная тор­говля» - вызывали во мне чувство нежности. Словно я повстречался с милыми, давно забытыми людьми моей юности. Словно я через много лет вернулся в родной го­род и меня встречают уже иные, незнакомые лица. Но все же это «свои» - люди моего города. Носильщики на вок­залах, извозчики, продавцы в магазинах, нищие - все говорили по-русски. Человеку, оторвавшемуся от родной почвы и жившему долго у чужих, это было ново, радост­но и до слез приятно. В запряженном парой худых кляч провинциальном фаэтоне, на козлах которого гордо вос­седал извозчик Янкель - тоже худой и длинный, как жердь, с рыжевато-седой библейской бородой,- мы по­катили в ясный солнечный день по нашей - «почти на­шей» - русской земле в Молдаванские степи. Те же милые сердцу белые хаты, те же колодцы с жестяными распятьями, как у нас на Украине, те же подсолнухи, ки­вающие из-за тына, тот же воздух, то же солнце, те же птицы.

Что за ветер в степи
Молдаванской…
Как поет под ногами земля… -

танцевали у меня в голове первые строфы будущей песни. Коляска подпрыгивала, Янкель что-то напевал о стро­гой учительнице, которая обманывала своего «ребе», и хо­тя пел он по-еврейски, но выходило как-то по-русски. Так, вероятно, пел еврей-ямщик и где-нибудь на Украине. Встречные возы с сеном, запряженные такими же русскими волами, давали нам дорогу, сворачивая со шляха. Крестьяне кланялись, снимая шапки.

Все эти Бендеры, Сороки, Оргеевы - типичные рус­ские «местечки» с белой церквушкой, бакалейными ла­вочками, где пахнет хомутами и дегтем, где продают гво­зди и мыло, кнутовища и квас, колбасу и веревки.

В синем небе высоко кружил ястреб. Ласточки сидели на телеграфной проволоке, и кругом, куда ни кинешь взгляд, - степь и степь. Так похоже на Родину! Иногда под вечер в степи мы встречали цыганский табор. Настоя­щий табор, о котором всю жизнь слышишь в романсах, кстати сказать, написанных людьми, никогда его не ви­девшими. Горели костры. Кибитки стояли полукругом с поднятыми оглоблями. Мы останавливались, шли к цы­ганам, садились к костру, ужинали, пили вино, слушали песни. Под гитарные переборы грустили о Родине. А степь была уже серебряной от лунного света, звенели цикады, кричали перепела, и было много общего между жизнью этих людей без Родины и моей. Так родилась моя песня «В степи Молдаванской»...

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 11 ноя 2009, 01:42

Привожу полный текст той части воспоминаний, в которой идёт речь о нашем крае.

  • Александр Вертинский
  • Воспоминания.
Однажды, рассказали мне, в Кишиневе появилась рус­ская женщина, отличавшаяся необыкновенной красотой. Она тайком перешла границу по льду Днестра у Тирас­поля, а оттуда пробралась в Кишинев, где ее приютил богатый одесский грек Пападаки, владелец кино «Орфеум». Эта женщина должна была ежедневно являться в комендатуру, ее подвергали допросам, стараясь выяс­нить, не является ли она «шпионкой оттуда». Добиться от нее ничего не могли, потому что это была обыкновен­ная буржуазная дама, убежавшая из Советской России, как убегали сотни спекулянтов, буржуев, растратчиков. Именно они составляли «кладезь премудрости» и инфор­мации о Советской России для русской эмиграции и иностранных государств. Сколько откровений было сделано именитыми белыми журналистами по рассказам бежав­ших! По их сенсациям выходило, что Россия ждет и ни­как не может дождаться… возвращения белой эмиграции на помочах каких-либо интервентов. В этом, в частности, кроется просчет некоторых держав, строивших свои от­ношения к СССР на «точной» информации. СССР — это сфинкс, Красная Армия — это сфинкс,— повторяли одна за другой иностранные газеты. На деле же оказалось, что никакого сфинкса нет. Наш славный народ за годы со­ветской власти стал монолитным, а наша Родина — мо­гучей мировой державой.

Вернемся, однако, к этой даме. Она имела несчастье обратить на себя внимание всесильного «диктатора» Бес­сарабии— генерала Поповича. Изматывая ее допросами и запугивая, генерал в конце концов предложил ей сой­тись с ним, обещая за это свободу. Дама отказалась. Ге­нерал настаивал. Видя, что сломить ее упорство невоз­можно, разъяренный генерал приказал погнать женщину по льду Днестра обратно в Советскую Россию. В пять часов утра ее вывели на берег реки. Когда она отошла на некоторое расстояние, ей послали вдогонку несколько пуль.

Узнав об этом, Пападаки бросился в Бухарест, взял самого лучшего адвоката; не жалея денег, кидался по всем инстанциям, требуя расследования. Подавал жало­бы министрам и даже дошел до короля. Но все было на­прасно. Генерал был недосягаем и неуязвим. Тогда Папа­даки поднял на ноги прессу. За деньги, конечно. Оппози­ционные газеты затеяли настоящую травлю генерала. Коллегия адвокатов заявила формальный протест в суде. Скандал разросся до небывалых размеров… И тем не ме­нее дело замяли, грека куда-то запрятали и потом «лик­видировали».

Вот к этому самому генералу Поповичу я и попал со своими концертами. Приехал я из Констанцы через Бухарест прямо в Бессарабию, где рассчитывал исключитель­но на русское население. Сначала все было хорошо. Кон­церты мои давали отличные сборы, публика меня бало­вала до предельной возможности, друзья окружали заботой, вниманием и лаской. Но потом вдруг все неожи­данно и странно изменилось. Как-то после концерта я ужинал со своими друзьями в саду местного Собрания. Мы сидели в ресторане, а дальше, в глубине сада, был кафешантан со столиками. Во время ужина мне стало жарко, я решил пройтись по саду. Не сказав никому ни слова, я вышел из-за стола и направился к ярко осве­щенному кафешантану. Остановившись у барьера, стал смотреть, как проделывали какой-то трудный номер не­мецкие акробаты.

Неожиданно из темноты сада ко мне подошла уже немолодая дама.

— Вы м-сье Вертинский? — спросила она.
Я молча поклонился.

— У меня к вам просьба… Я певица,— она назвала
какое-то имя, вроде Мира или Мара.— Я пою здесь…
В суботу у меня бенефис. Я бы хотела, чтобы вы высту­пили у меня в этот вечер.

Я был удивлен.

— Вам, вероятно, известно, мадам, что я связан договором с менаджером. Кроме того, у меня в субботу собственный концерт, который я не могу отменить, и помимо всего я никогда не выступаю в кафешантанах.

— Значит, вы мне отказываете? — улыбаясь, спросила она.

— Я не вижу возможности исполнить вашу просьбу, мадам.

— Вы пожалеете об этом! — глядя мне прямо в гла­за, вызывающе сказала она.

Я пожал плечами и отошел. Вернувшись к своему сто­лу, я забыл об этом эпизоде и не рассказал о нем никому из друзей. Вот это-то и было моей роковой ошибкой.


«В Степи Молдаванской. По Бессарабии. Сигуранца».


На другое утро я уехал из Кишинева в турне по Бессарабии. Трудно передать чувства, которые охватили меня при виде нашей русской земли, такой зна­комой, такой близкой и дорогой сердцу и в то же время такой «чужой». Русские вывески: «Аптека», «Трактир», «Кондитерская», «Ренсковый погреб», «Бакалейная тор­говля» — вызывали во мне чувство нежности. Словно я повстречался с милыми, давно забытыми людьми моей юности. Словно я через много лет вернулся в родной го­род и меня встречают уже иные, незнакомые лица. Но все же это «свои» — люди моего города. Носильщики на вок­залах, извозчики, продавцы в магазинах, нищие — все говорили по-русски. Человеку, оторвавшемуся от родной почвы и жившему долго у чужих, это было ново, радост­но и до слез приятно. В запряженном парой худых кляч провинциальном фаэтоне, на козлах которого гордо вос­седал извозчик Янкель — тоже худой и длинный, как жердь, с рыжевато-седой библейской бородой,— мы по­катили в ясный солнечный день по нашей — «почти на­шей» — русской земле в Молдаванские степи. Те же милые сердцу белые хаты, те же колодцы с жестяными распятьями, как у нас на Украине, те же подсолнухи, ки­вающие из-за тына, тот же воздух, то же солнце, те же птицы.

Что за ветер в степи Молдаванской..

Как поет под ногами земля…—

танцевали у меня в голове первые строфы будущей песни Коляска подпрыгивала, Янкель что-то напевал о стро­гой учительнице, которая обманывала своего «ребе», и хо­тя пел он по-еврейски, но выходило как-то по-русски. Так, вероятно, пел еврей-ямщик и где-нибудь на Украине. Встречные возы с сеном, запряженные такими же русскими волами, давали нам дорогу, сворачивая со шляха. Крестьяне кланялись, снимая шапки.

Все эти Бендеры, Сороки, Оргеевы — типичные рус­ские «местечки» с белой церквушкой, бакалейными ла­вочками, где пахнет хомутами и дегтем, где продают гво­зди и мыло, кнутовища и квас, колбасу и веревки.

В синем небе высоко кружил ястреб. Ласточки сидели на телеграфной проволоке, и кругом, куда ни кинешь взгляд,— степь и степь. Так похоже на Родину! Иногда под вечер в степи мы встречали цыганский табор. Настоя­щий табор, о котором всю жизнь слышишь в романсах, кстати сказать, написанных людьми, никогда его не ви­девшими. Горели костры. Кибитки стояли полукругом с поднятыми оглоблями. Мы останавливались, шли к цы­ганам, садились к костру, ужинали, пили вино, слушали песни. Под гитарные переборы грустили о Родине. А степь была уже серебряной от лунного света, звенели цикады, кричали перепела, и было много общего между жизнью этих людей без Родины и моей. Так родилась моя песня «В степи Молдаванской».

В Бендерах мы остановились в маленькой гостинице. Нам принесли самовар. Хозяин пришел поговорить с на­ми. У окон собралось посмотреть на меня все местечко. Это было так по-русски.

До концерта оставалось полтора дня. Я располагал временем и решил пойти на берег Днестра, посмотреть на родную землю.

Было часов восемь вечера. На той стороне реки нежно синели маковки церквей. Тихий звон едва уловимо доле­тел до меня. По берегу ходил часовой. Стада мирно пас­лись у самой реки.

Все это было невероятно, безжалостно, обидно близ­ко, совсем рядом. Казалось, всего несколько десятков са­женей отделяли меня от Родины.

«Броситься в воду! Доплыть! Никого нет,— мелькало в голове.— А там? Там что?.. Часовой спокойно выстре­лит в упор, и все… Кому мы нужны? Беглецы! Трусы! «Сбежавшие ночью». Кто нас встретит там? И зачем мы им? Остатки прошлого! Разбежавшиеся слуги барского дома. Нас засмеет любой деревенский мальчишка. А что мы умеем? Ничего. Что мы знаем? Чем мы можем быть им полезны? Полы мыть и то не умеем».

Я сел на камень и заплакал. Кирьяков увел меня до­мой — в гостиницу.

— Не расстраивайтесь. Завтра концерт,— сказал он.

Придя в комнату, я закончил песню:

А когда засыпают березы

И поляны отходят ко сну,

Ох, как сладко, как больно сквозь слезы

Хоть взглянуть на родную страну.

По Бессарабии

Много переживаний было у меня в Бессарабии. Всюду милые люди, не беженцы — суматош­ные, растерянные, двигающиеся по закону инерции, еще не осознавшие своей огромной потери, ищущие, сами не знающие, чего им надо,— а коренные, исконные русские жители этих мест, люди нашей, русской земли, никуда с нее не убегавшие. Волею судеб они попали под чужую власть — под иго «невоевавших победителей», жадно на­бросившихся на свалившийся им с неба богатый край. Эти люди не забыли своей Родины, они думали о ней, терпеливо ждали своего освобождения и верили в него, считая, что власть «завоевателей» временна, случайна и скоропреходяща.

Они посещали мои концерты, приходили ко мне. В мо­ем лице они видели не только артиста, но и человека, который привез им частицу родного искусства. Они ста­рались объяснять не понимавшим меня румынам, кто я и о чем пою. Искренне гордились мною. А во всех горо­дах и местечках по приказу из Кишинева уже следили за мной. На концертах сидели сыщики, начальники сигу­ранц, чиновники. Они внимательно наблюдали за мной и публикой, стараясь вникнуть в тайный смысл моих слов. Наблюдали, как реагирует взволнованная аудитория, и нервничали, видя слишком горячий прием. Как-то в Ак-кермане мой концерт посетил комендант города. Он сидел в первом ряду в полной парадной форме и не понимал, за что мне горячо аплодируют. В конце концов он не вы­держал. Вскочив со своего места, он повернулся лицом к публике и, стуча по полу палашом, в бешенстве закри­чал по-румынски:

— Что он поет? Я требую, чтобы мне объяснили, что он поет? Отчего здесь все с ума сходят? Голоса у него нет. В чем дело?

К нему подошли какие-то люди, пытались объяснить. Полковник был в ярости.

— Это неправда! — кричал он.— Он — большевик! Он вам делает митинг! Он поет про Россию. Артистам не делают таких демонстративных оваций.

Вот тут он был прав. Овации были действительно де­монстративными. И не потому, что я уж так хорошо пел, а потому, что я был русский — свой, запрещенный.

Шаг за шагом, город за городом, не минуя даже ма­леньких местечек, я катил по Бессарабии, напоминая лю­дям об их языке, об искусстве их великой Родины, о том, что она есть и будет. А вместе со мной, как снежная ла­вина, катился все увеличивающийся ком доносов, рапор­тов со всех мест, где ступала моя нога, где звучал мой го­лос.

Публика была возбуждена, ко мне тянулись, благо­дарили чуть не со слезами на глазах за то, что приехал, за то, что привез русское слово, что утешил, успокоил.

Воистину это окрылило меня. У меня открылись глаза. Это было и радостью и наградой.

Однажды в степи, около Сорок, мы встретили маль­чишку-пастуха. В руках у него на веревке, головой вниз, висел полузамученный большеглазый степной орленок. Мы остановили лошадей.

— Продай птицу,— предложил я.

Мальчик согласился. Он рассказал, что птица приле­тела «с той стороны». Я дал ему денег, взял орленка и, доехав до берега Днестра, вышел из экипажа.

— Что вы будете с ней делать?—улыбаясь, спросил Кирьяков.

Я развязал орленку крылья и лапы, положил его в гу­стую траву у самого берега, присел возле него на кор­точки.

— Когда ты отдохнешь и поправишься,— тихо ска­зал я,— и сможешь летать, возвращайся на Родину и по­целуй нашу землю. Скажи, что это от меня…

Орленок взглянул мне в глаза. На секунду его взор стал строгим и пристальным. Он точно читал правду. И вдруг, к моему восторгу, взмахнул крыльями и взвил­ся в небо. Через несколько секунд он был на середине Днестра. Потом, становясь все меньше и меньше, черной точкой исчез на том берегу, где синели леса моей Родины.

Мы закончили наше турне и через две недели верну­лись в Кишинев, где намеревались дать еще несколько концертов, а затем ехать в Польшу.

В Кишинев я приехал к вечеру. Наскоро поужинав в отеле, лег и уснул как убитый. В пять утра в мой номер постучали.

— Пожалуйте в управление!

Кирьяков открыл. На пороге стояли жандармы. Сооб­разив, что дело дрянь, он бросился в город предупредить моих друзей. Самыми «влиятельными» из них были ди­ректор банка Черкес и директор Бессарабских железных дорог Николай Николаевич Кодрян — русский инженер, родом из Бессарабии, умница и большой дипломат, умев­ший ладить с румынами,— единственный «русский», за­нимавший здесь такой большой пост. Через полчаса оба они были уже в управлении, обеспокоенные случившимся. Меня ввели в кабинет к ротмистру. Он указал на стул.

— Подайте мне «дело» Вертинского! — распорядился он.

— «Дело»? У меня дело? Но какое?

Я с изумлением и тревогой смотрел на толстую папку, до отказа набитую бумагами. Потом я узнал, что все это были донесения из провинции обо мне и моих концертах, наскоро состряпанные местными агентами.

— Вы большевик? — в упор глядя на меня, спрашивал ротмистр.

— К сожалению, нет!

— Почему «к сожалению»?

— Потому что, если бы это было так, я пел бы у себя на Родине, а не ездил бы в такие дыры, как Кишинев.

— Вы занимаетесь пропагандой!..— крикнул ротмистр, стуча кулаком по столу.

— Укажите мне, в чем она заключается…

— Вы поете, что Бессарабия должна принадлежать русским!

— Неправда!

Он ткнул мне в лицо перевод песни.

— Я не читаю по-румынски и не знаю, что здесь. Я знаю только то,что я написал!

Ротмистр злился. Он грозно потрясал в воздухе моей безвредной песенкой «В степи Молдаванской», «Да-да, конечно. Вы маскируете смысл, но все понимают, что вы хотите сказать!»

— Было бы странно, господин ротмистр, если бы я пел так, чтобы меня не понимали!

— Вы — советский агент! — раздражаясь все больше, кричал он.— Вот здесь мне доносят, что вас засыпают цветами! Вы разжигаете патриотические чувства… у рус­ских! Вы обращаетесь с речами…

— Никаких речей я не говорю!

— Я запрещаю ваши концерты. Как вы попали сюда?

— Кто дал вам визу?

Допрос длился час.

Резолюция была коротка: выслать из пределов Бесса­рабии в Старое Королевство.

Напрасно хлопотали мои друзья, нажимая на свои связи и знакомства. Ничего сделать было нельзя. Совер­шенно ясно, что «дело» о моем «большевизме» было мне «пришито». Настоящая же причина крылась в чем-то другом. После нескольких дней, во время которых меня ежедневно в пять утра таскали на допрос, я, наконец, догадался рассказать друзьям историю с шансонеткой в кишиневском саду.

После этого все стало окончательно ясно для них и для меня; я осмелился отказать в просьбе любовнице все­сильного генерала Поповича! В ту же ночь я был отправ­лен в Бухарест, в главную сигуранцу.

Мы с Кирьяковым очутились в купе третьего класса. Напротив нас, небрежно закинув ногу за ногу, расселись знакомые сыщики, которым мы давали по десятке. На ли­цах их было особое выражение. Они как бы говорили: «Вот видишь, «последние» стали «первыми». Ты думал от нас десяткой отделаться, а теперь вот и тысячей не отделаешься!»

Мимо нас проплывали кукурузные поля, леса, неболь­шие станции. Мы вытащили из корзинки курицу и яйца, которые дала нам на дорогу добрейшая мадам Кодрян, сыщиков послали за бутылкой вина и устроили завтрак. От крепкого бессарабского вина сыщики осовели и через час заснули, блаженно захрапев в углах вагона. Мы с Кирьяковым посмеялись и пошли в вагон-ресторан пить кофе. Там нас и отыскали часа через два проснувшиеся сыщики. Радость их была неописуема. Они, вероятно, думали, что мы сбежали. Но бежать было некуда и незачем, и мы мирно продолжали свой путь до Бухареста, делясь папиросами и пищей со своими спутниками.

Сигуранца

В восемь утра наш поезд остановил­ся на Бухарестском вокзале, а к девяти часам сыщики привели меня в сыскное. Толстый, упитанный начальник сигуранцы, прочитав сопроводительные бумаги, кивком головы отпустил сыщиков (Кирьяков остался в коридо­ре), ухмыльнулся чему-то себе под нос и задал мне один-единственный вопрос:

— Деньги есть?

—Есть,— ответил я.

— Сколько?

В кармане у меня лежало пятьдесят тысяч лей. Это было все, что я заработал от концертов. Он взял деньги, внимательно сосчитал их, взял мои часы, портсигар, еще какие-то мелочи из карманов. Потом велел снять ворот­ничок и галстук, как с бандита, спрятал все это в шкаф­чик и дал мне номер 63.

— Вы арестованы пока здесь, при сигуранце, впредь до особого распоряжения! — сказал он.

На мои попытки выяснить, за что я арестован, он от­вечал:

— Это не наше дело.

Меня отвели в подвал, где сидело несколько воров. Это была большая комната, уставленная до половины «партами». Здесь читали лекции сыщикам, учили их всей премудрости ремесла.

Воры — поляки, бессарабцы — говорили по-русски, к тому же были еще моими поклонниками. По вечерам они просили меня петь. Петь свои песни мне не хотелось, и я обычно пел какую-нибудь русскую народную песню вроде «То не ветер ветку клонит», «Ермак» или, чтобы попасть им прямо в сердце,— «Александровский централ». Я знаю и люблю русские песни — звонкие и печальные, протяж­ные и заливистые, пронизывающие все существо сладчай­шей болью и нежностью, острой, пронзительной тоской, наполняющие до краев сердце любовью к далекой родной земле. Словно светлые невидимые нити тянутся к душе. Словно где-то вверху в тюремной камере открыли окно. И оттуда рвется на волю загнанная, заброшенная душа… И омывается от грязи житейской, очищается светлыми слезами, слезами муки, жалости и прощенья.

Славно пели воры. Пели не спеша, пропевая и протя­гивая каждое слово. Пели любовно и бережно. Осторож­но подходили к ноте, к фразе, точно у них в сердце она давно уже была обдумана, пережита, перепета и облас­кана.

Чудесная, великая сила — русская песня! Она отража­ет мужество, терпеливость, гордость народа, его глубо­чайшую мудрость, чистоту, любовь к Родине! С ней и ра­бота легче, и горе тише, и смерть не страшна!"

snob
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 3779
Зарегистрирован: 25 июн 2008, 02:23

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение snob » 11 ноя 2009, 18:09

Вертинский фигура был конечно, это вам не Киркоров)))

Аватара пользователя
steinchik
Почётный Гражданин
Почётный Гражданин
Сообщения: 11055
Зарегистрирован: 16 мар 2008, 04:53

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение steinchik » 11 ноя 2009, 18:11

Словно я через много лет вернулся в родной го­род и меня встречают уже иные, незнакомые лица. Но все же это «свои» - люди моего города.
Oй, как сильно сказано! Ведь я испытывал то же самое, когда приезжал год назад...

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 11 янв 2010, 17:14

из воспоминаний Виноградова В. А., ветерана Великой Отечественной войны. В настоящее время - ученый, академик Российской Академии наук.

"В середине июня 1940 г. войска были подняты по тревоге и двинуты из Гайсина к границе с Румынией. На границе мы находились около недели. Были замаскированы, готовились к переходу границы и освобождению Бессарабии. Граница проходила по реке Днестр. Наш берег был пологий, противоположный, правый берег Днестра, был высокий: правда, сначала шел пологий берег, потом начиналась возвышенность. Предполагалось, что на возвышенности находятся румынские укрепления, и поэтому наступающие войска будут под обстрелом румын. Позиции у них были или могли быть прекрасными. Для форсирования Днестра было необходимо навести понтонные мосты. Других средств не было.

В день, когда стало известно, что Румыния отдает Бессарабию без боя, это произошло 28 июня, я увидел бегущих к парикмахерской средних командиров - лейтенантов, старших лейтенантов, капитанов. Я был удивлен: что такое? Оказалось, что в 14.00 по радио сообщили новость: Бессарабию Румыния отдает без боя. Командный состав решил привести себя в соответствующий вид.

Вскоре начали наводить понтонный мост. Наводили его очень долго, с большим трудом. Видимо, опыта у понтонников не было, и я представил себе, какая могла сложиться ситуация, если бы им пришлось наводить переправу под артиллерийским и пулеметным огнем с другой стороны. Пока наводили понтонный мост, красноармейцы высыпали на берег и, поскольку ничто этому не препятствовало, решили искупаться в Днестре. Течение было очень сильное, и выбираться из воды приходилось с трудом: чуть-чуть зазеваешься, и относит на пятьдесят, на сто метров. Стоять по грудь в воде было невозможно. К вечеру понтонный мост был наведен, и мы постепенно переехали, перешли на другую сторону Днестра.

Когда поднялись в гору, то увидели, что никаких укреплений: дотов и дзотов там не было, просто по краю обрыва были выкопаны мелкие индивидуальные ячейки для солдат. Серьезно оборонять границу румыны, по-видимому, не собирались. Продвижение вглубь территории Бессарабии проходило довольно медленно: полк был пехотный, автомобили были только в роте ПВО. Все роты шли в пешем строю. В роте ПВО было четыре боевых расчета. Попеременно два находились на автомашинах, два других шли вместе с другими подразделениями. В основном передвигались вечером и ночью, поскольку днем идти было очень тяжело: температура превышала тридцать градусов. Дня через три мы вышли к Пруту, где и расположились палаточным лагерем.

Во всех населенных пунктах, через которые проходил полк, нас встречали хлебом и солью, с ведрами вина, кричали: "Двадцать лет вас ждали!" Встреча везде была очень теплой, никаких эксцессов не было. В заданном направлении полк двигался первым - впереди наших частей не было, а следовательно, такая встреча была искренней.

Трудности и известное напряжение началось несколько позднее. Питания, которое было организовано не лучшим образом, не хватало, и мы стали покупать хлеб, яйца, молоко, другие продукты у местного населения. Встал вопрос, как расплачиваться? И вот тут начались сложности. Среди бойцов были узбеки, таджики, представители других национальностей Средней Азии. У них было много денег, причем в крупных купюрах. И за буханку хлеба, за которую следовало платить по существующим ценам рубль или два рубля, они готовы были отдать и тридцать, и пятьдесят рублей. Среди населения началась паника: что же из себя представляют советские рубли? Я помню, что по территории нашей части бегал плачущий крестьянин, который продал свинью за десять рублей, и пытался найти старшину, который ее купил. Последовал целый ряд приказов, которые преследовали цель прекратить беспорядочные расчеты с населением. Было установлено, что один рубль соответствует шестидесяти леям..."

(текст здесь)

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 14 янв 2010, 18:57

КAK БЫЛ ВРУЧЕН УЛЬТИМАТУМ
История и факты. Михаил Хазин
**

"Ровно в 12 часов (28 июня 1940) началось выступление наркома иностранных дел. Молотов заявил, что вопрос решен мирным путем - «Бессарабия воссоединяется с Советской Родиной».
Группе нашей был тут же зачитан приказ, вручены соответствующие бумаги, пакеты, и мы, одетые в военную форму, без промедления побежали садиться в самолет.
Первым делом предстояло сбросить с самолета листовки, сообщавшие населению присоединяемых районов о происходящем.

Первую связку листовок сбросили мы на Черновицы. Потом Окница, Калараш, Страшены, Кишинев. Согласно приказу, когда самолет подлетал к Кишиневу, группа вместе с рацией выбросилась на парашютах в районе Оргеевского шоссе, недалеко от Кишинева.

Мы все благополучно приземлились на пригородных холмах. Пастух в овчинной безрукавке, пасший овец, смотрел испуганно, как люди сыплются с неба. Он и был первым местным жителем, кому мы разъяснили, что мы несем освобождение этой многострадальной земле. Пастух вроде успокоился, но в глазах еще оставался испуг, изумление.

Далее мне предписывалось снять военную форму, переодеться в цивильное (вещмешок с одеждой был при нас) и вместе с еще одним товарищем пойти в город. И не просто в город, а лично к главе кишиневского гарнизона - командиру Третьего армейского корпуса генералу Чуперкэ.

Штаб располагался в красивом двухэтажном доме по улице Гоголя - угол Ренийской. У центрального входа стоял часовой. Когда я подходил к нему, над городом - на небольшой высоте - как раз пролетало три советских краснозвездных самолета. Заломив голову, часовой проводил их взглядом. Когда я назвался представителем Красной Армии и потребовал вызвать дежурного по штабу, часовой по ошибке нажал кнопку тревоги. Завыла сирена. Выбежал дежурный офицер с повязкой на рукаве кителя. Он проводил меня в кабинет. Генерал Чуперкэ сидел за большим столом, накрытым зеленой плюшевой скатертью.

- По поручению Советского правительства, по приказу командования Красной Армии прошу освободить сегодня к семнадцати часам помещение штаба.
- Но в моем распоряжении сорок восемь часов! - вскинулся генерал.
- За 48 часов вы должны успеть уйти за Прут. Распишитесь, что уведомлены.
Генерал размашисто расписался на бумаге и швырнул ручку на плюшевую скатерть...

В три часа ночи, - что значит, уже 29 июня, - в Кишинев прибыло командование Красной Армии - Тимошенко, Жуков. К тому времени я по рации успел передать в центр отчет о проделанной работе.

В ту ночь, первую ночь после прихода советских войск, никто не спал. Бессарабия - кто с наивной надеждой, кто с затаенной тревогой и болью - думала, гадала о том, что принесут ей наступившие перемены."

Участник событий Макар Андреевич Кожухарь поведал эту историю автору рассказа.
Привожу только отрывок , а полностью читайте здесь.

junafen
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 2422
Зарегистрирован: 21 сен 2009, 05:10

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение junafen » 17 янв 2010, 09:10

О вкладе в развитие культуры и науки в Бессарабии старинного рода Доничей - семьи Виктории Донич, бабушки моего прадеда Владимира Лазо.
___________________________________________________________________________

Атмосфера XIX века сохранилась в усадьбе в с. Донич, что находится в 40 км к северу от Кишинэу. Семья Донич, которая подарила румынской литературе баснописца А. Донич, была часто посещаема Пушкиным в их усадьбе в провинции.
___________________________________________________________________________

28 Августа 2006. Президент Республики Молдова Владимир Воронин присутствовал при освящении после реставрации церкви Успения Богородицы в селе Донич Орхейского района. Два года назад глава государства побывал в селе Донич, где некоторое время жил в детстве, и ознакомился с состоянием Дома-музея Александра Донича, а также церкви, сооруженной в 1875 году по инициативе отца великого баснописца. Самобытная красота этой святой обители, построенной по образцу одного из петербургских храмов, воздвигнутого известным архитектором Франческо Расстрелли, восхитила президента.
Поэтому он не раздумывая откликнулся на просьбу сельчан помочь в реставрации церкви. Владимир Воронин оказал помощь в выполнении работ по реконструкции наружной части храма и соседствующий с ним колокольни, а районные и местные власти содействовали обновлению внутренней части святой обители.
__________________________________________________________________________

Статья из газеты Независимая Молдова от 8 июля 1995 г.

«Выдающийся астроном Николай Донич»

Недавно исполнилось 120 лет со дня рождения Николая Донича (представителя династии Донич, правнука литератора Александра Донича и правнука законодателя Андронакия Донича).
Николай Донич был основоположником астрономии в Бессарабии, автором прекрасных работ по астрономии и Солнца и планет, исследованию метеоритов и комет, неутомимым исследователем. Личность высочайшей культуры и образованности, он прошел через самые неспокойные годы в истории Бессарабии, подобно метеориту, оставляя за собой ясный след, но, увы, погаснув в безднах катаклизмов истории первой половины века.
Благодаря таким личностям, как Донич, Чорба, Казимир, Коцовский и др., мы можем утверждать, что в Бессарабии существовала наука и исследовательские учреждения до 1940 года. Николай Донич построил первую астрономическую обсерваторию в нашем крае в 1908году. Он был членом российского астрономического общества, Международного Союза по исследованию Солнца, Международного Астрономического Союза, почетным членом Румынской академии (с 1922 года по 1948 год), почетным доктором института Коимбра в Португалии (1912г.), кавалером высшей государственной награды Камбоджи за вклад в развитие науки этой страны.
Однако судьба Донича ложилась драматично. Рано лишился отца и матери. После окончания Новороссийского университета, благодаря попечительству тети, поступил на службу в Канцелярию государственного Совета, дослужившись до помощника государственного секретаря в чине коллежского советника, коим удостаивались личные дворяне. После Октябрьской революции уехал в Бессарабию, где посвятил себя занятиям астрономией на собственной обсерватории, построенной к тому времени в имении своей тети в Старых Дубоссарах (ныне Криулянский Район). Добившись значительных успехов на этом поприще, был вынужден все же уехать в 1944 году в Германию. Затем в 1945 году переехал во Францию, где работал в Парижской астрономической обсерватории свыше десяти лет. Все это время прожил в одиночестве, вдали от семьи. В 1956 году без средств к существованию, оказался в приюте для престарелых в Ницце.
О дальнейшей его судьбе его судьбе ничего не известно. Ниже мы предлагаем вниманию читателей воспоминание о Н.Н. Дониче одного из его сотрудников А. А. Байкова, написанные им незадолго до своей смерти в Бухаресте (умер в 1958 году, похоронен на военном кладбище Генчеа). Они были переданы историку Г. Г. Безвиконному, русскому или украинцу по происхождению, проживавшему в Бессарабии до 1937 г. и собравшему здесь и в Румынии много архивных материалов о Бессарабии, русской культуре в Бессарабии и Румынии. В начале 1960-х годов он передал эту часть архива Государственному историческому архиву МССР (ныне Национальный архив Республики Молдова), где его документы и находятся по сей день, в большей степени неисследованные.
В числе самых ценных материалов – статья Андрея Байкова и несколько фотографий Дубоссарской обсерватории (разрушенной в годы войны), Н. Н. Донича, его друзей и сотрудников. Думаем, что статья, публикуемая впервые (с сокращениями) будет интересна всем лицам, интересующимся историей астрономии, судьбами русской, бессарабской и румынской эмиграции, историей вообще.

Алексей Гаина, Доктор физико-математических наук.
________________________________________________________________________

«Его исследования - вклад в мировую науку»
В Воспоминаниях одного из сотрудников.

В 1904 году, на одном из заседаний Русского астрономического общества было зачитано предложение президиума об избрании членом общества прибывавшего в Петербург из Одессы Н. Н. Донича; избрание состоялось единогласно. На одном из ближайших заседаний Н. Н. Донич сделал подробный доклад о своих работах и о подготовляемой им экспедиции для наблюдения полного солнечного затмения 30 августа 1905 года.
Начало научной деятельности Н. Н. Донича, после окончания Новороссийского университета и приезда его в Петербург, проходило под близким наблюдением академика Ф. А. Бредихина, принявшего под свое покровительство молодого многообещающего ученого. Намеченный Н.Н. План наблюдений солнечного затмения живо меня заинтересовал и в ближайшие дни после его доклада я посетил Николая Николаевича на его квартире на Мойке, 25, которая впоследствии стала местом наших совместных работ и научных и дружеских бесед. Н.Н. Донич часто собирал к завтраку или обеду своих друзей и сотрудников, из которых засегдатаями были Л.В. Окулич, астроном Пулковской обсерватории, и барон Э.А. фон дер Пален, доктор математических наук Геттингенского университета, к которым вскоре был причислен и я.
Наблюдения полного солнечного затмения 30 августа 1905 г. было возложено Академией наук на Н.Н. Донича, уже составившего себе имя как специалиста в области Солнца. По его плану наблюдения должны были проводиться из достаточно отдаленных мест, поэтому решено было экспедиции по наблюдению затмения поделиться – часть выедет в Испанию, а часть в Верхний Египет. В Испанию выехали Н.Н. и барон Пален, а в Верхний Египет Л.В. Окулич и я вместе с присоединившимся к нам директором Павловской метеорологической обсерватории В.Х. Дубниским.
Зима 1905-1906года прошла в обработке произведенных экспедицией наблюдений в личной лаборатории Н.Н. Донича, что еще больше нас сблизило. Параллельно с этим мы производили различные лабораторные исследования по спектральному анализу, связанные с некоторыми вопросами астрофизики. В последующие годы наше сотрудничество стало менее тесным вследствие женитьбы Н.Н. Донича, а затем и моей. Н.Н. Донич проводил много времени в Бессарабии, работая на своей обсерватории в Старых Дубоссарах, уезжал почти ежегодно за границу в экспедиции по наблюдению солнечных затмений в различных частях света (в Индокитай, Испанию, Америку), а также на астрономические конгрессы.
Первая мировая война, во время которой я все время был на фронте, а затем последующие события разлучили нас на многие годы. Виделись мы во время войны лишь в редкие приезды мои в Петроград с фронта, а с 1917 года не имели друг о друге никаких известий. И только в 1924 году встретились в Бухаресте, где я жил с 1919 года, а Н.Н. Донич, покинувший Петроград и поселившийся с семьей у себя в Старых Дубоссарах, приезжал в Бухарест для устройства дел. Принятый в качестве почетного академика Румынской академией наук, Донич спас от экспроприации, благодаря своим научным заслугам, имение свое Старые Дубоссары, при содействии французских ученых, обратившихся к румынскому королю с коллективной просьбой оставить Н.Н. Доничу доход с его имения для содержания обсерватории и продолжения научных работ. Это дало ему возможность пополнять научное оборудование обсерватории и продолжать работать. Н.Н. Донич участвовал уже как представитель Румынии на различных международных конгрессах, будучи в то же время избранным членом Union Astronomiquc Internationale.
По мере возможности я помогал Н.Н. Доничу в Бухаресте в организации его экспедиций и в различных его сношениях с академией и с Королевской культурной фундацией, в состав которых его обсерватория была включена. Активное же участие в его работах я мог снова принять лишь с 1933 года, после получения военной пенсии, позволившей мне не зависеть от службы.
С этого времени я ежегодно, почти до самого начала второй мировой войны, проводил большую часть летнего времени в Старых Дубоссарах у Н.Н. Донича в его гостеприимной семье. Утро и вечер проходили обычно в обсерватории и в лаборатории с Н.Н. Доничем. Обсерватория, состоявшая из астрономического и метеорологического отделов, расположена была в парке Дубоссарской усадьбы, невдалеке от дома и его флигелей. Основным прибором астрономической обсерватории был большой спектрограф, конструкция которого была выработана Н.Н. Доничем еще до первой мировой войны. С этим аппаратом Н.Н. Донич получал первоклассные снимки солнечной поверхности и протуберанцев, дававшие возможность контролировать проявления деятельности Солнца и структуру его годовых оболочек со всеми происходящими и постоянно сменяющимися в ней явлениями. Спектрогелиограф был установлен с приданным к нему целостатом в особом помещении на поляне вблизи башни с вращающим куполом, в которой помещается рефрактор экваториал с объективом в 5 дм и присоединенными к нему приборами, позволяющими делать самые разнообразные астрофизические наблюдения.
Вблизи башни экваториала были установлены будки метеорологических приборов. Недалеко от главного дома и его флигелей находилась лаборатория, выстроенная в 1927 году. В ней помещалась библиотека, хранилось множество вспомогательных приборов, а также ценная коллекция негативов, отображавших долголетнюю научную работу Н.Н. Донича. Под зданием лаборатории был установлен погреб с постоянной в течении всего года температурой, в котором помещались различные измерительные и метеорологические приборы.
Здесь же находилась мастерская для работы по исправлению, изменению и прилаживанию различных частей инструментов. Эти работы Н.Н. Донич всегда производил сам (кроме тех, которое могли быть выполнены по особому заказу в мастерских специалистов - механиков). С утра до вечера он был занят приточкой, пришлифовкой, паянием различных частей, работая с чрезвычайной точностью и аккуратностью. В лаборатории проходила вся жизнь Н.Н. Донича; в ней он производил вычисления, обрабатывал наблюдения, обдумывал планы экспедиции и в ней же отдыхал в послеобеденной время, окруженный любимыми собаками, всюду его сопровождавшими как на вечерних прогулках, так и в хозяйственных поездках, которые, впрочем, были редки, так как хозяйство Дубоссар было сдано мужу дочери супруги Н.Н. Донича, А.Т.Реммиху.
В Дубоссарах всегда кто-нибудь гостил, обыкновенно подолгу – друзья или родственники Марии Генриховны Донич, супруги Н.Н. Донича, или Реммихов, из которых многие приезжали из-за границы, пользуясь широким гостеприимством, характеризовавшим Н.Н. Донича и его семью. За утренний завтрак, обед, дневной чай и ужин всегда усаживалось человек 10-12 во главе с владелицей Дубоссар старушкой Лысаковской, теткой Н.Н. Донича (сестрой матери), вырастившей Н.Н. Донича, рано лишившегося родителей. Обсерваторию изредка посещали экскурсии из бессарабских учебных заведений, которых Н.Н. Донич принимал с распростертыми объятиями, показывая все и давая подробнейшие объяснения.
С 1935 года начались приготовления, как в Дубоссарах, так и в Бухаресте, к экспедиции по наблюдению полного солнечного затмения 19 июня 1936 года. Местом наблюдения был намечен турецкий городок Инеболи на Черноморском побережье. Экспедиция посылалась Королевскими фундациями. В ее состав входили Н.Н. Донич, как руководитель, и я, а для метеорологических наблюдений, ассистентка обсерватории по метеорологической части Н.К.Гума. В Инеболи экспедиция провела большие месяца для установки и выверки инструментов и других дополнительных наблюдений. К сожалению, при совершенно ясном дне незадолго до наступления полной фазы затмения, на Солнце нашло густое облако и сошло с него только после окончания затмения. Таким образом намеченную программу наблюдений выполнять не удалось и пришлось ограничиться второстепенными наблюдениями, давшими лишь осведомительный материал о действии приборов и об условиях, характеризующих место наблюдения.
По возвращении в Дубоссары работы на обсерватории продолжались, но 1936 год был последним годом моего активного сотрудничества с Н.Н. Доничем. В 1937 и 1938 годах я не мог выехать в Бессарабию, а последующие события окончательно лишили меня этой возможности. Эти годы Н.Н. Донич, выехав из Бессарабии, провел в Бухаресте, где ему было поручено восстановить обсерваторию покойного адмирала Урсяну. Н.Н. Донич нашел эту обсерваторию в совершенно заброшенном состоянии, с закопанным в ящики прекрасным цейсовским рефрактором, но многого не мог сделать – сложившаяся ситуация помешала продолжить работу. Во время войны вернулся на короткое время в Дубоссарскую обсерваторию. Его детище, большой спектрограф, исчез бесследно, отдельные же части остальных инструментов в разобранном виде были случайно найдены сваленными в кучу в подвале Епархиального училища в Кишиневе. Найденные части были привезены Н.Н. Доничем в Бухарест на обсерваторию Урсяну, но после его отъезда из Бухареста бесследно пропали.
Весной 1944 года Н.Н. Донич жил в Бухаресте, как всегда в отеле Капша, собираясь выехать в Германию к жене, уехавшей к дочери, муж которой управлял там имением. В это время началась воздушная бомбардировка Бухареста. 15 апреля 1944 года в день большой бомбардировки Н.Н. Донич ушел по делам в город, когда упала бомба, разрушившая здание Карта Раманяска и отель Капша; бомба прошла через его комнату, уничтожив все его вещи и бумаги. Н.Н. Донич поселился в пустой квартире эвакуировавшегося в провинцию своего двоюродного брата Мариуса Донича, но через несколько дней во дворе этого дома также разорвалась бомба.
Вскоре он выехал в Германию. После ряда перипетий и скитаний Н.Н. Донич с женой очутились в конце войны в Париже, где он начал работать на Парижской обсерватории. Все доходившее до меня окольными путями вести о нем свидетельствовали о том, что он посылался несколько раз обсерваторией в Африку, в Тунис и Дакар, Египет, вероятно для продолжения своих исследований зодиакального света.
Жена его через несколько лет выехала в Аргентину к дочери, муж которой устроился заведующим фермой, так что Н.Н. Донич остался один и в последние годы жил в стесненных материальных условиях. По самым последним сведениям, он страдал болезнью предстательной железы, находился в очень плохих материальных условиях, но ехать к семье в Аргентину отказался и жил до весны в Ницце, в доме для престарелых…
Остается сказать несколько слов о Н.Н. Дониче, как о человеке. Человек со средствами, с детства выращенный как сирота (отец его покончил с собой, а мать, урожденная Макри, умерла рано) теткой Еленой Николаевной Лысаковской, его обожавшей, Н.Н. Донич обладал счастливым характером, очень уравновешенным и веселым. Работать с ним было очень приятно; он всегда поддерживал и выдвигал своих сотрудников. Одновременно в своих работах, совещаниях, отчетах об экспедициях он умел выделить все благоприятные стороны, умел, как говориться, показать товар лицом, соединяя это с очень точным и обстоятельным изложением. В работах, как наблюдательных, так и в лабораторных и механических все направления были ему доступны. Пригонки частей оптических инструментов он делал сам, любил это дело, работая часами в своей лаборатории – мастерской с напильниками, паяльниками и другими инструментами; все выполнял с удивительной, педантичной точностью и аккуратностью и вследствие веселого своего характера все время пересыпал занятия прибаутками и шутками, Н.Н. Донич очень любил анекдоты, подмечал комические стороны жизни, многие вещи его искренно смешили и вызывали желание подурачиться. Очень скромный и нерасточительный в своей повседневной жизни прижимистый, Н.Н. Донич не жалел никаких средств на научные приборы и усовершенствования.
Всесторонние образование позволяло Н.Н. Доничу интересоваться всеми проявлениями и отраслями жизни, но он не разбрасывался, а кроме науки интересовался лишь наиболее ему близкими и живыми сторонами жизни, равнодушно проходя мимо остальных.
Большой любитель музыки и главным образом пения, Н.Н. Донич сам в молодости брал уроки пения, но за отсутствием голоса вскоре бросил их, ограничившись основательным ознакомлением с итальянской школой пения и постановки голоса. Однако в кругу близких друзей Н.Н.Донич любил пропеть, держа слушателя за пуговицу, одну-другую итальянскую арию по всем правилам итальянского ro bel canto, но, увы, без голоса. Музыку он любил итальянскую, отчасти французскую, более чем равнодушную относясь ко всей остальной музыке, а русской совсем не интересовался и почти не признавал, так как совершенно ее не знал. Наоборот русскую классическую литературу (поэзию и прозу) знал хорошо, а вот иностранную же знал мало и почти ею не интересовался.
Внесенный Н.Н. Доничем за всю его долгую жизнь вклад в науку очень значителен. В отношении Румынии большой его заслугой является устройство вступления ее после Первой мировой войны в Международное астрономическое объединение, на съездах которого в различных городах он неизменно ее представлял. Упорный систематический труд, вложенный им в течение всей жизни в астрономические исследования, давно создал ему имя за рубежом, а богатый материал по этим исследованиям оценен по достоинству во всем зарубежном астрономическом мире. Построенные им точные приборы, к сожалению, ныне исчезнувшие, и созданные приемы наблюдения много послужили мировой науке и высоко оценены специалистами, также как и его наблюдения, производившиеся в различных частях света. Его работы и сообщения о них, содержащие точные строго проверенные данные, нашли достойное место в сокровищнице мировой науки и послужат полезным материалом для дальнейших исследований в тех областях астрономии, в которых он работал.
Большинства из тех, перед глазами которых приходила научная деятельность Н.Н. Донича, и которые с ним сотрудничали, уже нет, другие уходят, уходит и он сам, оставляя, однако, за собой ценное научное наследие.
А.А.Байков.
____________________________________________________________________

Ещё раз о первом молдавском астрономе.
Архивная статья А.А.Байкова, опубликованная под заголовком ”Выдающийся астроном Николай Донич” (”НМ”, 8 июля 1995 г.) существенно пополняет наши сведения о жизни и научной деятельности Николая Донича. Советская историческо-научная литература обошла молчанием его научное творчество. Его имя не найти ни в одной из советских энциклопедий и даже в биографическом справочнике ”Астрономы” И.Г. Колчинского, хотя немецкий справочник Поггендорфа
1936 г., а также ”The International Who's Who. 1939”, изданный в Лондоне, содержат сведения о работах, выполненных в Старых Дубоссарах ещё до начала второй мировой войны.
Каковы причины этого молчания? По нашему мнению, это – дворянское происхождение Донича, служба в канцелярии государственного Совета царской России, распущенного после октября 1917-го года, а также то обстоятельство, что его жена, дочь и зять проживали в Германии во время второй мировой войны.
Все же в последнее время в российской историко-научной литературе появляются статьи, в которых освещается всесторонняя научная деятельность Н.Донича. Достаточно упомянуть статью Е.К.Страут в сборнике ”Очерки истории отечественной астрономии” (Киев, ”Наукова думка”, 1992 г.).
С другой стороны, в Румынии после 1948 года имя Донича находилось под цензурой, то есть его публикации и упоминания о деятельности были запрещены. Сам же Донич был исключен членов Румынской академии. Первое историко-научное исследование творчества Н. Донича в послевоенной Румынии появилось в 1971 году и принадлежало Джордже Андони в монографии об истории прикладной математики и астрономии в Румынии.
У нас в Молдове были опубликованы небольшие статьи о Дониче в «Молдавской советской энциклопедии», а также в других энциклопедических словарях, изданных после 1971 года.
В прошлом году по случаю 120-летия со дня рождения Николая Донича, в Старых Дубоссарах на месте его усадьбы и обсерватории разрушенной во время и после войны, был установлен памятник создателю обсерватории и первому молдавскому астроному. Университетской астрономической обсерватории, расположенной вблизи села Лозово Стрэшенского района, было присуждено имя Донича, а также учреждены две стипендии имени Донича студентам физического факультета.
Однако это неполно отражает научные и общекультурные заслуги нашего выдающегося соотечественника. Астрономия в Бессарабии во время Донича была на значительно более высоком уровне, чем в настоящее время, хотя сейчас только в Кишиневе насчитывается 7 докторов наук в области астрономии и небесной механики и есть высоко квалифицированные специалисты. Уровень технической оснащенности университетской астрономической обсерватории уступает, уровню оснащенности обсерватории Донича в довоенное время. Сейчас в республике нет планетария, где студенты и школьники смогли бы пополнять свои знания в области астрономии, а любители - прослушивать популярные лекции. Нет кафедры астрофизики и метеорологии, где бы готовили учителей астрономии и специалистов в этой области знания.
Эти вопросы необходимо было решить на уровне Министерства науки и образования, других заинтересованных учреждений. Мы обращаемся к их представителям с просьбой отозваться на эту статью, к спонсорам, готовым помочь в строительстве и оснащении планетария и музея астрономии.

Алексей ГАИНА, доктор физико-математических наук.
«Независимая Молдова»,
11 августа 1995 года

Аватара пользователя
Апрель
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 1028
Зарегистрирован: 21 фев 2009, 23:17
Откуда: Бессарабия

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение Апрель » 17 янв 2010, 10:57

Молдавскому астроному Николаю Донич почтовая администрация Молдовы в 2009 году посвятила почтовую марку и почтовую карточку.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.

Аватара пользователя
steinchik
Почётный Гражданин
Почётный Гражданин
Сообщения: 11055
Зарегистрирован: 16 мар 2008, 04:53

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение steinchik » 17 янв 2010, 16:57

А ещё есть улица астронома Донича! Кто назовёт район, не заглядывая в карту? :wink: (а Сноб знает!)

Аватара пользователя
er-xvl
Модератор
Модератор
Сообщения: 2700
Зарегистрирован: 30 апр 2009, 19:27
Откуда: 47*02'19.4"N 028*52'07.5"E

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение er-xvl » 17 янв 2010, 17:05

steinchik писал(а):А ещё есть улица астронома Донича! Кто назовёт район, не заглядывая в карту? :wink: (а Сноб знает!)
"Верхняя" Скулянка?

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 09 апр 2010, 16:50

"Семьи моей фамильные черты."
Из семейного архива.

"Моя Бессарабия. И пусть эта земля все время носит разные названия,
переходит от одного государства к другому, но это единственная
Родина для моей семьи Котельвас-Ротта-Трандафереску-Гришковых.

Рассказать я хочу о своей бабушке - Клавдии фон Котельвас,
аристократке, которая могла и людей вылечить, и дом
отремонтировать, и спасти еврейских детей от погромов, рискуя
даже жизнью собственного сына.

Изображение
1920 год. Вот такая роскошная женщина. Румяна и помада были
привилегией купчих. А аристократки не приукрашивают лица
для чьего-то удовольствия. Они должны быть «настоящими».
Девиз – принимайте наши лица такими, какие они есть.


Аристократизм – это не только хорошее воспитание, но и врожденное
чувство собственного достоинства. Во время второй мировой войны
румынский офицер держал в гостиной бабушкиного особняка
трофейного коня. Клавдия, женщина с гонором, в запальчивости
бросила: «Не позволю, чтобы цыган с ворованной лошадью
превращал мои комнаты в конюшню!» Военный трибунал приговорил ее
к тюремному заключению за оскорбление румынской нации.

Изображение

1930 год. Когда Бессарабия оказалась под властью Румынии, то
погромы там не только не прекратились, но приобретали подчас
более ожесточенный характер. Вот таким солнечным мальчиком рисковала
Клавдия фон Котельвас в 1925 году, спасая чужих детей.


Потрясающая судьба бабушки: румыны выбили ей зубы и засадили
в тюрьму, а советская власть ей даже не дала пенсию по старости,
мотивируя решение тем, что она находилась на оккупированной территории.

Но эстонская баронесса всегда себя чувствовала русской при любой власти.
Я помню ее, величественную старую даму. Она была сильным экстрасенсом,
отличным медиком, ей кланялся с уважением и любовью весь город.
Клавдия была вежлива со «слабыми», а потому ее вежливость с «сильными»
не означала унижения. Она всегда сохраняла верность самой себе.
А её фразу: «Бессарабцы своих не предают» я запомнила на всю жизнь и
научилась жить в мире с людьми различных национальностей".
2008 г.
/с сайта http://www.odintsovo.info/

Аватара пользователя
Алексей
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 2028
Зарегистрирован: 08 фев 2010, 01:41
Откуда: Кишинев-Сталинград

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение Алексей » 09 апр 2010, 22:03

rimty писал(а): "Семьи моей фамильные черты."
Из семейного архива.

"Моя Бессарабия. И пусть эта земля все время носит разные названия,
переходит от одного государства к другому, но это единственная
Родина для моей семьи Котельвас-Ротта-Трандафереску-Гришковых.

А её фразу: «Бессарабцы своих не предают» я запомнила на всю жизнь и
научилась жить в мире с людьми различных национальностей".
2008 г.
/с сайта http://www.odintsovo.info/
Прекрасная статья.Замечательная.
:%)

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 10 апр 2010, 16:58

Драматург и писатель Александр ГЕЛЬМАН
(автор сценария знаменитого в своё время фильма "Премия" и многих
других) родился в Дондюшанах. Его детство
пришлось на военное время, семья была
депортирована в гетто в Транснистрии. Там погибла
его мать, младший брат и бабушка погибли по пути в гетто (в ходе т. н. марша смерти).

Трагические события тех лет нашли отражение в эссе Гельмана
"Детство и смерть", два отрывка из которого привожу здесь:

"До войны я видел только одну смерть, одного мёртвого человека. Потом за одну зиму я увидел десятки, сотни мёртвых людей, в том числе мою маму, моего брата, мою бабушку, мою тётю и её мужа и их сына, моего дядю и его жену и их сына...
Смерть не просто присутствовала в моём детстве - смерть гуляла по моему детству как полная хозяйка и делала с моей душой всё, что ей было угодно, я даже толком не знаю и никогда не узнаю, что она с ней сделала. Конечно, это не только моя судьба, это была судьба многих детей, которые, как и я, попали в гетто со своими родителями и маленькими детьми пережили смерть своих родителей.

Когда человек рождается, он до какого-то времени, первые годы, не знает ничего о смерти, смерти для него просто нет. Но наступает день первой встречи со смертью, когда ребёнок видит первого в своей жизни мёртвого человека. Я, например, первого мёртвого человека увидел в неполных семь лет, осенью 1940 года. Умер наш сосед, пожилой мужчина, всем известный и уважаемый всеми железнодорожный кассир. Он был русский человек, но свободно изъяснялся и на молдавском, и на еврейском, то есть на всех языках обитателей Дондюшан. ... В Дондюшанах в ту пору уже стоял полк Красной армии, чей оркестр, между прочим, играл на похоронах.
Это были незабываемые похороны. День выдался солнечный, яркий. Покойник лежал в большом просторном гробу посередине двора. Проводить его в последний путь пришло всё местечко, все нации. Я со страхом смотрел на мёртвое лицо человека, которого ещё три дня назад видел живым и весёлым. Он всегда меня гладил по голове большой тёплой рукой, которая сейчас - бледная, белая - покоилась без движения. В моих ушах ещё звучал его голос, а мои глаза видели плотно сомкнутые уста, навсегда закрытый рот.

Я тогда ещё не умел выражать свои сложные чувства словами, но, вспоминая сейчас тот день, я бы так сформулировал впечатление от первой встречи со смертью: я ощутил, я почувствовал, что ни между чем на свете нет такой глубокой, такой резкой разницы, такой пропасти, как между живым и мёртвым человеком. Я почувствовал тогда эту страшную разницу - и ужаснулся.

Разве мог я тогда предположить, что через год, даже меньше, мои глаза научатся смотреть на мёртвые почти так же спокойно, как на живые?

Смена власти в Дондюшанах произошла ночью: легли спать с русскими - проснулись с немцами. Да ещё с румынами, потому что одновременно вернулась и прежняя румынская власть.
Комендантов было два, но последнее слово по всем вопросам было, конечно, за немцем. Поэтому, когда немецкий комендант приказал собрать всех евреев, румынский комендант тут же приказ исполнил. Когда все были собраны, а надо сказать, ни один еврей не спрятался, не удрал, - нас выстроили в колонну по четыре человека, посчитали, дали одну подводу для старых и больных, на которую удалось посадить и нашу бабу Цюпу, едва державшуюся на ногах, и повели, погнали неизвестно куда. В пути выяснилось, что ведут нас в еврейское гетто куда-то на Украину...

Я не знаю, сколько дней или, может быть, недель длилось это скорбное путешествие. Помню, однако, что были не только остановки на ночь, но и привалы на три-четыре дня и больше. После войны я никогда не пытался получить какую-либо дополнительную информацию об этом “путешествии”, никогда не уточнял маршрут, по которому нас вели, или другие детали. Даже отца, пока он был жив, не расспрашивал. Я не хочу об этом времени знать больше, чем я знаю, меня не интересуют новые подробности, с меня достаточно тех, которые сами собой запечатлелись в моей памяти.
Мы шли, шли, останавливались, и снова нас поднимали и гнали дальше, пока мы не оказались в городе Бершадь Винницкой области. Помню, что уже начались заморозки: первые ночи мы провели на ледяном полу в каком-то загаженном помещении с высокими потолками – возможно, это была бывшая синагога. Начиналась самая холодная, самая мерзкая, самая жуткая зима моей жизни – зима 1941/42 года, зима, после которой из четырнадцати человек нашей родни в живых осталось двое. Включая меня.
Начались другие похороны, другая смерть. Первым умер Вэлвалэ, Володя. Он родился перед самым началом войны, мама кормила его грудью. На третьем или четвертом переходе у нее кончилось молоко, мальчик умер. Он умер в пути, мама донесла его мертвое тельце до очередного привала, который пришелся еще на правый (румынский) берег Днестра. Помню, отец не мог найти лопату, потом нашел лопату без ручки, начал копать, и в это время кто-то прибежал и сообщил, что только что скончалась женщина, мать наших знакомых. Было решено похоронить их вместе. Могилу выкопали неглубокую, недалеко от берега, сначала опустили женщину – в чем была, а сверху ей на грудь положили завернутого в какую-то тряпку моего братишку. И засыпали. И пошли дальше.
А через несколько дней на очередном привале, в городе, который назывался, если не ошибаюсь, Ямполь, уже на Украине, мы оставили лежать на земле умирающую, но еще живую бабушку Цюпу. Она лежала неподвижно, беззвучно. С открытыми глазами. Ни остаться с ней, ни нести ее на руках (подводы уже не было) не разрешали. Охранники предложили два варианта: оставить лежать или пристрелить. Мама вытерла платочком грязь с морщинистого лица бабушки Цюпы, поцеловала ее, и мы ушли…
В Бершади гетто занимало половину города. Наша семья и еще две семьи из Буковины попали в какой-то полуподвал, располагались мы частью на цементном полу, частью на наскоро сколоченных нарах. По мере вымирания одних другие, пока живые, перебирались с пола на нары. Об отоплении даже речи не было, согревались собственным дыханием да соприкосновениями завернутых в тряпье, немытых, голодных, завшивевших тел. А морозы в ту первую зиму войны были такие, что даже толстые кирпичные стены промерзали насквозь.
Одной из первых в этом полуподвале умерла моя мама. Ей было тогда ровно в два раза меньше, чем мне сейчас, – тридцать один год. Я лежал на нарах рядом с ее мертвым телом, плечом к плечу, целую неделю. Я спал рядом, я что-то ел рядом с трупом матери. Пять дней. Или четыре дня. Или шесть дней. Как она лежала рядом со мной живая, так она продолжала лежать мертвая. Первую ночь она была еще теплая, я ее трогал. Потом она стала холодной, я перестал ее трогать. Пока не приехали и не убрали."

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 10 апр 2010, 17:21

(продолжение)
"А возвращался я из гетто не как-нибудь, а на боевом советском танке.
Этот танк одним из первых ворвался в Бершадь.
Вдруг он остановился, свалилась гусеница. Толпа измождённых людей
мгновенно обступила машину. Из башни высунулся моложавый небритый
танкист, заулыбался... Часа два он провозился с ремонтом, я помогал.
Он взял меня с собой.
Мы двигались вместе с фронтом. Я не помню, какой это был фронт,
кажется 2-й Украинский, которым, если не ошибаюсь, командовал
маршал Конев. А маршалом Коневым командовал я...

Когда мы переехали Днестр, танкист, поискав на карте Дондюшаны,
огорчённо покрутил головой - оказалось, они лежали в стороне от
его боевого маршрута. «Не получается довезти тебя до места», - сказал он,
и я уже собрался спуститься на землю, как он вдруг махнул отчаянно рукой,
нырнул вниз и, сделав на бешеной скорости крюк километров на тридцать,
высадил меня на окраине родного местечка.

Я вернулся в Дондюшаны вооружённый до зубов.
Я привёз два пистолета - русский и немецкий, кинжальный нож,
штук двадцать пулемётных патронов, две ручные гранаты.
Я не узнал мою милую родину, с трудом нашёл наш дом, который
теперь показался мне крошечным, игрушечным.
Меня окликнула соседская девочка Клава Руссу - она была
так рада, а я ни разу её за эти годы не вспомнил, забыл,
что она есть на свете. "

полностью ч.1 и -ч.2


.

Аватара пользователя
Алексей
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 2028
Зарегистрирован: 08 фев 2010, 01:41
Откуда: Кишинев-Сталинград

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение Алексей » 10 апр 2010, 18:21

rimty писал(а):Драматург и писатель Александр ГЕЛЬМАН
(автор сценария знаменитого в своё время фильма "Премия" и многих
других) родился в Дондюшанах. Его детство
пришлось на военное время, семья была
депортирована в гетто в Транснистрии. Там погибла
его мать, младший брат и бабушка погибли по пути в гетто (в ходе т. н. марша смерти).

Трагические события тех лет нашли отражение в эссе Гельмана
"Детство и смерть", два отрывка из которого привожу здесь:
пути выяснилось, что ведут нас в еврейское гетто куда-то на Украину..."
Тоже сильно.Трагически.Понятно и печально.

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 20 июл 2010, 15:20

Анна ТАНЬСКАЯ

Знаменитая певица Бессарабии Анна Павловна Таньская (это псевдоним)
родилась в Бендерах, в семье Казанжи. Родители в единственной дочери
(остальные четверо детей в семье были мальчики) души не чаяли.
Когда Анна поступила в среднюю школу Бендер, отдали ее и в
театральный кружок. Там, кстати, Таньская стала лучшей подругой
Зины Райх - будущей жены великого Есенина. Девочки часто
соперничали: обе считались «звездами» театрального кружка.
Но с золотой медалью школу закончила именно Анна Таньская...

С Вертинским познакомилась в Одессе
- Мать, - вспоминает дочь Таньской, Марина Дмитриевна Казанжи, -
часто рассказывала о том, как в гимназию на театральное выступление
приехал известный критик Рунич. Само собой, и мама, и Зинаида Райх
постарались произвести на публику самое лучшее впечатление.
Рунич заметил только Анну Таньскую. С тех пор будущее ее было
определено: девочку приняли в Институт Демидова
(Санкт-Петербург). Одновременно с учебой в институте Таньская выступает в известном
питерском Императорском Театре. Театр часто выезжал на гастроли,
и в 1915 году труппа приезжает в Одессу.
- Там мама и встретилась с Вертинским, - говорит Марина Казанжи, -
который еще не был мировой знаменитостью. Александр был
малоизвестен, но надежды подавал. Как литератор и как певец.
Покоренный красотой бессарабской певицы, Вертинский пел для Анны
тогда еще мало известные «Креольчик», «Жамэ» и «Минуточку». Это,
говоря языком наших дней, шлягеры, которые через десять лет
Вертинский пел на Монмартре. И слушали песни короли и мировая элита:
Густав Шведский, Альфонс Испанский, принц Уэльский, Ротшильды, Чарли
Чаплин и Марлен Дитрих. Но это через десять лет. А в 1915 году песни
Вертинского первой оценила Анна Таньcкая: именно она первой из
театральных исполнителей Российской Империи ввела их в свой репертуар!

Утесов спел «Пароход»... на пароходе

В Одессе же Таньская познакомилась с Леонидом Утесовым. Фильм
«Веселые ребята» и бешеная популярность Утесова были еще впереди.
Скромный молодой певец был, как и Вертинский, очарован Таньской.
И пригласил Анну покататься на пароходе.
- Они катались несколько часов, - передает Марина Казанжи воспоминания
матери, - после чего Утесов сказал, что сочинил недавно песню, которая
в момент их катания прозвучит очень к месту. И прямо посреди отдыхающей публики
спел... «Пароход»! Память о знакомстве с двумя великими артистами
Анна Таньская сохранила на всю жизнь. Увы, фотографий, афиш и писем
почти не осталось: в 1917 году Анна Павловна возвращалась с матерью в Бессарабию
из Советской России, и на пограничном пункте в Параканах
у певицы отобрали практически все вещи.
- Зато на пограничном пункте, - смеется Марина Казанжи, - мама
познакомилась с режиссером Николаем Рук, который предложил ей
выступать в Кишиневе.
В нашем городе Анна Павловна выступала в театре Вернера: исполняла
песни Вертинского и Утесова. В театре же Танькова встретила своего
избранника - Митридата Муратова. В 1923 году у них родилась дочь
Марина.

«Благодаря матери у Марии Чеботарь появилась семья»
С именем Таньской связана еще одна увлекательная история - любви
знаменитой бессарабской певицы Марии Чеботарь и ее будущего мужа
Вырубова. Тот как раз приехал из Праги, и Таньская пригласила его
играть в пьесе «Живой труп». Там же играла Чеботарь. Под конец турне
Вырубов влюбился в Марию. Но покинуть страну неженатая пара не могла.
Поэтому Вырубов и Чеботарь венчались в кишиневской церкви. И помогала
им в этом Анна Таньская!
- Получается, - говорит Марина Казанжи, - что семья у Чеботарь
появилась благодаря моей матери.
Кстати, деньги на дальнейшее обучение Марии Чеботарь оперному
искусству в Германии выделила... Армянская община. Просил земляков
об этом муж Таньской Митридат Муратов, армянин.

Брат Таньской спас короля

Евгений Казанжи (брат Анны Павловны) тоже в свое время отличился.
Правда, на военном поприще. Во время первой мировой войны король Румынии Фердинанд решил выехать со своей свитой на передовые позиции.
Немцы высокопоставленного противника окружили. Румыния могла
остаться без короля, если бы не Евгений Казанжи. Именно он, рискуя жизнью, вывел из окружения Фердинанда и его подчиненных.
Позже из рук самого короля он получил высокую воинскую награду Румынии
того времени - орден «Звезда Румынии».

Изображение

КП в Молдове 26.02.2005
http://old.kp.md/freshissue/culture/176962/

Аватара пользователя
voling
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 1714
Зарегистрирован: 02 май 2010, 13:39
Откуда: Кишинёв, Израиль

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение voling » 21 июл 2010, 19:12

Мирон (Меер) Гойхман
(1917 года рождения)


От Николая II до Обамы
по 47 параллели Северной широты
(Воспоминания о прожитом)

http://www.russianseattle.com/Goykhman_ ... /index.htm

Аватара пользователя
voling
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 1714
Зарегистрирован: 02 май 2010, 13:39
Откуда: Кишинёв, Израиль

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение voling » 22 июл 2010, 13:59

Цви Кэрэм Тель-Авив 1987 г.

ЕВРЕИ, НЕЕВРЕИ И Т.Д.

http://www.imwerden.info/belousenko/boo ... m_jews.htm

Аватара пользователя
voling
Гражданин
Гражданин
Сообщения: 1714
Зарегистрирован: 02 май 2010, 13:39
Откуда: Кишинёв, Израиль

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение voling » 24 июл 2010, 14:50

Интервью написано на основе воспоминаний сына ветерана, Чобану И.Н

Чобану Николай Иванович, родился 12 декабря 1913 года в селе Чучулены Бессарабской губернии Российской империи. Отец родился в типичной для того времени крестьянской семье среднего достатка, и был предпоследним из семи детей, пятеро из которых сыновья.

Изображение

- Он что-то рассказывал о том, какая жизнь была при румынах?

Он всегда хорошо вспоминал то время, потому что так получилось, что именно в тот период наше село переживало пору своего расцвета и довольно активно развивалось.
В это время в селе, которое и тогда и сейчас считается крупным даже по меркам Молдавии (в наши дни в селе проживает около 9 тысяч человек – прим.Н.Ч.) построили две маслобойки, крупную мельницу, небольшой кирпичный завод, спиртзавод, виноперерабатывающий пункт. Начали работать отделение банка и прекрасная каменная баня, две начальные и потом еще построили прекрасную 2-этажную каменную школу с паровым отоплением, что для того времени считалось настоящей роскошью. И, к сожалению надо признать, что уже сразу после войны от всего этого богатства почти ничего не осталось... До войны работал большой рынок – красавец и гордость нашего села, где было все обустроено для нормальной торговли, и куда люди приезжали со всей округи. Но постепенно он пришел в упадок, поэтому его вообще перенесли в другое место, где он окончательно и захирел... Спиртовой и кирпичный заводы закрылись, а школу и баню с парового отопления перевели на печное. Раньше в центре села был выложен где-то километр булыжной мостовой, так даже ее всю растащили.
При румынах правопорядок в селе поддерживали всего около 10 жандармов, потому что, по словам отца преступлений почти не было, а пьянство было редкостью и вообще считалось позорным пороком.
Я помню, как он рассказывал, что администрация села уделяла большое внимание состоянию дорог, порядку и санитарному состоянию. Буквально каждую субботу примар села в сопровождении двух жандармов лично объезжал главные улицы и проверял, чтобы кюветы для слива воды были очищены от травы и мусора, а для въезда в каждом дворе должны обязывали соорудить мостик, чтобы стоку воды по кювету ничего не мешало. При этом все замечания записывались, а их исполнение строго контролировалось.
Аналогично поступали и с сельхозугодиями. Каждый участок должен был иметь столбик с табличкой с указанием фамилии собственника. Но если участок вовремя не обрабатывался или содержался в неприглядном виде, хозяину делалось два замечания, и если они вовремя не выполнялись, то участок выставлялся на продажу, а вырученные средства возвращали бывшему собственнику. Папа вообще очень хорошо отзывался о правоохранительных органах, судах, полиции, службе исполнения судебных решений, в которых по его словам не было коррупции.
Его родители были самыми обычными крестьянами, и хотя бедняками не считались, потому что владели и землей и скотом: лошадьми, быками, коровами, овцами, но, несмотря на это всегда жили очень и очень скромно. Отец мне потом неоднократно рассказывал, что они постоянно сидели на мамалыге и никак не могли подняться на другой уровень достатка.
Как и всем крестьянским детям, ему с ранних лет пришлось начать помогать родителям, поэтому детства у него фактически не было. Именно со скромным достатком семьи связано и то, что отец окончил всего четыре класса в местной румынской школе, потому что денег для продолжения образования в семье просто не было, а его сестры так и вообще остались абсолютно неграмотными. Но в то время люди даже с начальным 4-классным образованием считались образованными людьми. И надо признать, что он потом неоднократно хорошо отзывался о качестве обучения в этой школе, хотя хорошо известно, что дисциплина в румынских школах была очень жесткой, и к детям разрешалось применять телесные наказания. В общем, он признавался, что при румынах была неплохая жизнь.

- А он не рассказывал, как люди восприняли возвращение Бессарабии в состав СССР?

Отец, как и все обычные люди, служил в регулярной Румынской армии и если я ничего не путаю, то потом их часто созывали на армейские сборы. В общем, как раз в это время, 28 июня 1940 года, папа оказался в воинской части, но служил ли он тогда или просто находился на очередных сборах, я точно не знаю.
Он мне рассказывал, что служил в кавалерийской части у самой венгерской границы в городе Тимишоара, но признавался, что их служба в основном состояла в том, что солдаты работали в хозяйствах богатых немецких колонистов, которых было много в тех краях. А за их работу эти немцы расплачивались с воинской частью фуражом для армейских лошадей. Я хорошо помню, как отец рассказывал, что немец, владелец хозяйства, сам уже не работал, а только отдавал распоряжения. Утром они выходили во двор, его жена выносила ему на блюдечке кофе в красивой чашке, и он им давал указания, что нужно сделать.
Но когда 28 июня Красная Армия вошла в Бессарабию, в Румынии вышел указ, что все желающие бессарабцы, в том числе и находящиеся на службе в армии, могут беспрепятственно вернуться домой. И вот он рассказывал, что всю их часть построили на плацу и объявили, что « ... большевистская Россия оторвала часть нашей страны – Бессарабию» (историческое название части Молдовы, которая находится между реками Прут и Днестр – прим.Н.Ч.), но все желающие вернуться домой должны выйти из строя. И, несмотря на то, что у этого предложения был такой скрытый подтекст, что желающие это сделать будут рассматриваться в определенном смысле как предатели, но отец с другими солдатами-бессарабцами все-таки набрался духу и вышел из строя. Да и как он мог поступить по-другому, если дома у него было собственное хозяйство, и его ждала молодая жена?
На прощание офицеры сказали в их адрес недобрые слова, что, мол, вскоре они, т.е. бессарабцы, повернут оружие против своих братьев румын... Но после этого их без всяких средств и продуктов отпустили и они фактически через всю Румынию несколько недель пешком добирались до границы. А на Пруту румынские пограничники тоже сказали им пару «ласковых» и, наградив пинками, пропустили через границу.

Аватара пользователя
rimty
Главный модератор
Главный модератор
Сообщения: 18379
Зарегистрирован: 21 дек 2008, 22:21

Re: Воспоминания о Бессарабии

Сообщение rimty » 17 авг 2010, 02:39

c forum.MEMORIAL.ru

По материалам архивно-следственного дела 13919-П
потомственного дворянина Аркадия Дмитриевича Осмоловского.

В анкетном бланке было подчеркнуто совершенное А. Осмоловским
преступление: "Контрреволюционная украинская деятельность.
Принадлежность к антисоветским партиям".
В показаниях Аркадия Осмоловского содержатся также исторические
подробности жизни в Кишиневе и Одессе в первые десятилетия 20 века, отразились
стремления, заботы и помыслы людей этого времени.

Вот как описывает свою жизнь в написанных собственноручно
показаниях на допросах 13, 14, 17, 18 и 21 марта 1931 года
потомственный дворянин Аркадий Осмоловский: "Я родился в
городе Кишиневе в 1877 году в семье чиновника Контрольной
палаты, помощника ревизора. Отец работал в Контрольной палате
и в Сельскохозяйственном училище. В семье - 11 детей. 9 братьев
и две сестры. Трое умерло. Каждый старался помочь отцу в решении
задачи содержания семьи. С 4-го класса гимназии я репетировал отстающих
учеников, тем самым зарабатывал на себя.
Это дало мне возможность поехать в Санкт-Петербург для вступления в Университет.
Это был 1896 год. В 1901 году закончил Петербургский университет,
Физико-математический факультет, отделение Естественной истории - геология.
Годы студенчества выпали на период интенсивного подъема
общественных оппозиционных и революционных настроений
среди учащейся молодежи.

...С 1903 года я занялся педагогической деятельностью в качестве
преподавателя в средних учебных заведениях города Кишинева. Но
1905-1906 годы отвлекли меня от педагогического дела и побудили
меня принять участие в политической борьбе.
За статьи, помещенные в журнале "Народный учитель", по обвинению за
распространение ложных сведений с целью дискредитации правительства,
я был посажен в крепость. Но уже через 2 месяца я был освобожден.
По выходе из тюрьмы я женился.
Вскоре я получил предложение занять место преподавателя в Коммерческом
училище, а затем в Мариупольской гимназии, где проработал один год.
В 1909 г. я возвратился в Кишинев и там оставался до момента оккупации
Бессарабии румынами.
За время моего пребывания в Кишиневе кроме педагогической
деятельности я работал также по гидрогеологическим обследованиям
Бессарабии по заданиям Губернского земства".
"1917 год глубоко всколыхнул в Бессарабии всю общественно-политическую
жизнь, пробудил глубокий интерес к ней населения. Наступила полоса
целого ряда собраний, съездов, горячо обсуждались текущие события.
Высказывались различные мнения о том, как быть и что делать.
Одним из таких наиболее крупных собраний был Съезд Одесского
учительства. Съезд, во-первых, осудил преобладание русской школы
и установил, чтобы обучение велось на родных языках. Для
осуществления этого Съезд выделил Комиссии - молдавскую, украинскую,
еврейскую, болгарскую и русскую. Эти комиссии должны были
разработать план создания школ с программой, общей для всех
национальностей. Во-вторых, комиссиям следовало озаботиться и о
курсах каждой национальности. В-третьих, требовалось обзавестись
учебниками на родном языке. Я принимал близкое участие в этих
работах как председатель Украинской комиссии. Работа шла дружно,
недоразумений не возникало. Но у некоторой части молдавского
учительства создавалась ориентация на Румынию. Председатель
этой группы молдавского учительства Пантелтмон Халипа
говорил, что без помощи и поддержки Румынии в Бессарабии
молдавские школы никогда не создадутся. Мне пришлось
выступить против ориентации только на Румынию или на Украину.

В 1917-1918 годах в Кишиневе был создан парламент, в котором было
138 депутатов - "Сфатул Цэрий". Представители «Сфатул Цэрий»
занимались политической и социальной жизнью Бессарабии,
аграрным вопросом. "Сфатул Цэрий" состоял из крестьян и трудовой
интеллигенции. Я туда был делегирован от украинцев. Многие
высказывались за обобществление земли, но не было
ясно, как это провести и как представить. Все во всяком случае
сходились на конфискации помещичьей земли и земель монастырей.
Сфатул Цэрий проявил неопределенность и беспомощность в решении
экономических вопросов при попытках разрешить политические
вопросы страны. Сфатул Цэрий, объявив создание Молдавской
республики, принялся за разработку Конституции, занимался
примирением разных политических течений.
Председатель Сфатул Цэрий Ион Инкулец говорил: "Только путем
взаимных убеждений и согласований можно добиться цельности и
единства" (По сообщению д-ра А.Гаины Ион Инкулец (1884 – 1940)
учился в Петербургском университете на физико-математическом
факультете. Он был близок с Керенским. Его жена – княгиня Роксана
Кантакузено оказывала материальную и медицинскую помощь директору
Одесской астрономической обсерватории К.Д.Покровскому).
В стране, объявившей свою самостоятельность, ходили в обращении
всевозможные денежные знаки: и царские, и одесские, и украинские.
На выпуск своих денег Сфатул Цэрий не отважился.
Я сам как бессарабец близко принимал к сердцу интересы сторон.
Говорили, что при имеющемся положении вещей, при беспомощности
Сфатул Цэрий Бессарабия будет поглощена или "соседкой справа",
или "соседкой слева". Я полагал, что поглощение Румынией грозило
уничтожением всех завоеваний. Нужно было противодействовать
этому. Что касается соседки "слева" - Украины, то я отлично понимал,
что там идет борьба внутри, что какой-либо атаман может взять верх,
что нужно ждать, когда революционная мысль окончательно примет
ясные и конкретные формы. Я отстаивал в этих условиях самостоятельность
"Бессарабской Республики".
... "Вскоре в "Совете страны" произошло классовое группирование.
Образовалась "Крестьянская" партия, объединившая русских и
украинских крестьян-депутатов. Были попытки сорганизовать группы
на основании политических программ, но они не достигли результатов.
Группа эта вела политику за присоединение Бессарабии к Румынии.
Когда поставили вопрос о присоединении Бессарабии к Румынии,
то лишь 3 депутата, включая меня, выступили против этого. При
этом большинство депутатов воздержались.
За мое выступление против присоединения к Румынии и за отказ
вступить в члены местного управления в конце октября 1918 года
я был арестован Румынским правительством и выслан за Днестр".

Ответить

Вернуться в «История Бессарабии и Молдовы»