- Дети ЧСИР из "тираспольского" эшелона
История комэска Иосифа, составлявшего банную компанию Григорию Котовскому, и его близких,
попавших под жернова сталинщины
- Автор - Марк ШТЕЙНБЕРГ, военный историк, Нью-Йорк
В 20-х годах прошлого века Второй кавалерийский корпус под командой Григория Котовского дислоцировался в Украине, штаб — в г. Умань. Там же квартировал и штабной эскадрон связи, которым командовал Иосиф Штейнберг, мужчина огромного роста и богатырского телосложения. Естественно, комэск не входил в круг старших командиров штаба корпуса – по рангу был далек от Котовского. За исключением, разве что, единственной ситуации. Как известно, Котовский тоже был человеком неслабенького телосложения и весьма благожелательно относился к подобным себе по физической мощи.
29 11 2017.JPG
В те времена таких поблизости было только двое: комэск Иосиф и комбриг Николай Криворучко. Этот последний, хоть и был пониже ростом, чем Иосиф, однако силушкой обладал былинной. Вот они–то и составляли компанию Котовскому, когда бывал он в Умани, в любимом его развлечении – походах с баню. Парились до обалдения, а зимой выбегали все трое нагишом и боролись, барахтаясь в снегу.
На эти ристалища, как правило, сбегались многие уманьчане, в том числе – местные дамы. Невиданное ведь зрелище: три настоящих богатыря, в том числе и командир их знаменитый, в чем мать родила, борются друг с другом. Как-то раз пришла туда и Фаня, девушка из очень богатой местной семьи. До революции ее отец и братья были купцами первой гильдии. После Гражданской войны уцелели из семи только два брата. В описываемое время еще вовсю действовал НЭП и братья владели самой большой гостиницей в Умани. Их сестра, Фаня, считалась весьма завидной невестой в еврейской общине.
И надо же такому случиться, чтобы врезался в память девичью нагой исполин, боровшийся в снегу с самим Котовским!
Умань, небольшой в те времена город, Фаня с Иосифом встретились зимой 1925 года у общих знакомых и полюбили друг друга.
Поселились в комнатушке, которую выделил новобрачным комендант общежития краскомов.
А вскоре случилось событие, которое потрясло 2-й кавкорпус. В августе 1925 г. в совхозе Чабанка был убит Григорий Котовский. История этого убийства до сих пор не прояснена, хотя негодяй, стрелявший в комкора, был известен с самого начала. Иосиф лишился могущественного покровителя и остался на той же должности в Умани еще целых четыре года. В 1927 году там родился его первый сын – автор этой книги.
Когда произошло это событие, отца не было дома. Находился в поле на каких-то маневрах. Но к тому времени, а был 1927-й год, страну трясли очередные перемены. Окончился НЭП, а нэпманов усадили в тюрьмы и услали в места весьма отдаленные. Таким образом накрылась и гостиница, которой владели Гороходы, и бабушка моя переселилась к нам.
В 1930 году отца демобилизовали, послали в Киев на курсы инженеров связи. А затем назначили в Управление связи Молдавской автономной республики, в город Тирасполь. Куда мы и переехали из Умани.
Отец дома редко бывал. Мотался по этой автономии денно и нощно. Да еще воевал с бандитами в отряде ЧОН. Бандиты приходили из-за Днестра. Я помогал папе снаряжать обоймы для двух пистолетов. Он привычно садился на коня… Это воспоминание осталось со мной навсегда. И всплывало тогда, когда и я снаряжал обойму уже для своего пистолета…
А в 1935 году почти на два года отец был командирован на Дальний Восток. Чего-то строил в тайге. А я – безобразничал. И в школе и на улице. Даже в милицию попадал.
Вот в один из осенних деньков 1937 года, придя в школу, обнаружил, что за партой, которой владел единолично, восседает некто в синей матроске (тогда детвора надевала такие блузы с окантованными воротниками). Как это так!? За моей персональной партой! И – в морду! Пока он вылезал, еще раз успел от меня получить. И покатилась свалка из класса в коридор. Завершилось, впрочем, побоище тем, что стали мы с Мишкой закадычными друзьями.
Мишка уже вскоре влился в дружную компанию мальчиков нашего класса. Оказался очень даже правильным и общительным, с развитым чувством юмора, что нами особенно ценилось. В Тирасполе он очутился по случаю перевода своего отца Ефима, занявшего неслабенькую должность городского прокурора. Семья поселилась в небольшом особнячке внутри тенистого поросшего травой двора. Такой дом с двором по тем скудным временам могли предоставить лишь очень даже важному чиновнику. Посреди двора росло огромное развесистое дерево, под которым и собиралась наша компания. Играли в шахматы, боролись, травили анекдоты.
А в самом доме бывал лишь я. То ли потому, что стали мы с Мишкой неразлучными друзьями, то ли просто понравился его маме Фане. Она была врачом. И, кстати же – тезкой моей матери.
А кроме того у нас обнаружилась масса тем, которые мы часами могли обсуждать и спорить. Миша уже в ту пору слыл великим книгочеем. Я тоже любил читать. Вот и спорили, а Миша твердо отстаивал свое мнение по любому вопросу.
Такие наши взаимоотношения привели к тому, что уже вскоре стал я в доме Гарберов своим человеком. Если можно так сказать о десятилетнем мальчике. Думается, это обстоятельство сыграло определенную роль в грядущих событиях.
В конце 1936 года вернулся с Дальнего Востока отец и был назначен главным инженером молдавского Управления Связи. Войдя, таким образом, в число ответственных работников, как принято было в те поры называть элиту данного города, области, республики.
Естественно, бытовые условия нашей семьи улучшились на порядок. Отдельная квартира, пайки, спецраспределители и прочие блага. Отец ездил на службу на пароконной бричке. А когда в Молдавской республике появился легковой автомобиль М-1, то в числе немногих, кого на нем возили, был и мой отец. Мишкиного отца – городского прокурора Тирасполя, естественно, тоже. Так что, и в социальном статусе мы с ним подравнивались. Это в любые времена имеет значение. Хотя и жили мы в стране оглушительного равенства, понимаете ли.
Прошло немного времени, однако, судьба элиты молдаванской столицы стала трагичней, чем у самых ничтожных изгоев. В начале 1938 г. до Тирасполя докатилась волна «ежовщины» и за несколько недель почти весь контингент так называемых ответственных работников «как вырубленный поредел», говоря словами Маяковского.
Февральской ночью подъехала «черная Маруся» и к нашему дому. После обыска трое военных в фуражках с голубыми околышами увели моего отца. Как и всех остальных обреченных.
Эта операция молдавского НКВД прошла вполне успешно. Без малейших эксцессов ответработники исчезли в недрах старинного Тираспольского острога. И почти все уже никогда не вернулись. Погибли на расстрельных полигонах, в камерах и подвалах, в сибирской тайге и полярной тундре.
А через месяц настал черед и семей арестованных. В те времена они относились к категории ЧСИР. Эта кошмарная аббревиатура расшифровывается как Член Семьи Изменника Родины. Не больше, не меньше.
Все такие семьи были собраны, посажены в «телячьи» вагоны и одним эшелоном отправлены в Сибирь. Хватило и эшелона. Ведь Тирасполь, хоть и звался гордо «столицей» Молдавской автономной республики, на деле же был небольшим городом.
Но этот эшелон, как выяснилось позже, в пути был переформирован. Для чего? Отвечу цитатой из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП (б), состоявшегося в 5 июля 1937 года. Он гласил:
«1. Принять предложение Наркомвнудела о заключении в лагеря всех жен осужденных изменников родины.
Предложить Наркомвнуделу организовать для этого специальные лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана.
Установить впредь порядок, по которому все жены изобличенных изменников родины подлежат заключению в лагеря не менее, как на 5–8 лет.
Всех оставшихся после осуждения детей до 15-летнего возраста взять на государственное обеспечение.
Предложить Наркомвнуделу разместить детей в существующей сети детских домов и закрытых интернатах…»
Вот из "тираспольского" эшелона и изъяли детей ЧСИР и отправили в закрытые интернаты, где многие не выжили.
Решил сообщить об этом, да еще так детально, для правильной оценки этого факта моей биографии. А было мне в 1938 году 11 лет. Брату моему Исааку – 3 года. Мы с ним были бы обречены, если бы маму увезли в казахстанскую Сибирь.
Произошло, однако, чудо. А как, скажите, иначе назвать то, что из всех ЧСИРов Тирасполя не арестовали и не увезли только маму, меня и брата?! Правда, выгнали из квартиры, на работу маму не брали нигде. С трудом устроилась мыть бутылки на лимонадном заводе.
А нас сторонились, как могли. При встрече кого бы то ни было из нашей троицы, переходили на другую сторону улицы. Чтобы не здороваться. Понятно же – с Членами Семьи Изменника Родины какие могут быть контакты. Донесут «Куда Следует» и сам загремишь в Сибирь. Ну и в школе общались со мной скупо и по крайней необходимости. Вокруг создалась пустота, вакуум. Кроме… Да, вот именно – кроме Миши Гарбера, сына Гарбера Ефима, городского прокурора. Моего закадычного друга. Который, конечно же, отлично знал, что произошло. Но, тем не менее, в наших взаимоотношениях не изменилось ничего. Так же общались, так же играли. И в том же дворе, кстати, который к прокурорскому особняку принадлежал. Более того, я по-прежнему продолжал бывать у Миши в доме. И его мама как ни в чем ни бывало, продолжала меня привечать, кормить. И когда бывал дома дядя Ефим, прокурор, человек суровый, то в его со мной общении тоже не было перемен. А ведь уж кто-кто, а прокурор знал о моем отце побольше остальных. Но тема эта не возникала никогда
А потом произошло ЧУДО! Папа вернулся! Кроме него – никто. А он вернулся. Выдержал все пытки и ничего не подписал.
А когда в 1940 году Ежова заменили Берией, мой папа, самый лучший из отцов, память о котором умрет лишь вместе со мной, ночью вернулся домой. Его фотокарточку я всегда ношу с собой. И его портрет всегда над моим письменным столом смотрит со стены на своего старшего сына. А я говорю ему: Я здесь, я еще живой, папочка. Смотрю на тебя, я с тобой, думаю о тебе, значит – и ты еще живой. Мы, пока я здесь, будем вместе».
Я даже свою карточку в форме подклеил ему к сердцу на портрете, где и он в кавалеристской форме. Чтобы были вместе два офицера. Хотя бы так.
Иногда ночью папа тихо под одеялом рассказывал маме о том, что происходило с ним в течение этих двух лет. Его рассказы мне удавалось услышать только урывками. Впрочем, хватало, чтобы холодеть от ужаса. Но все это было не для моих ушей. А однажды он мне сказал: Запомни, сынок, маму и тебя с Изей, спас отец твоего друга Миши. Запомни это, но ему не говори никогда. И никому другому тоже, даже намеком. Знай, помни и если сможешь – отблагодари. Но – тайком. Иначе погубишь их за доброе дело. Я запомнил. Я и сейчас помню.
Папа вскоре вернулся на работу. Правда, с понижением в должности — начальником линейно-технического узла связи (ЛТУ). Почему запомнил? Да потому, что весной того года наши войска вошли в Бессарабию. Была образована Молдавская ССР. И ЛТУ перевели в город Бендеры на правом берегу Днестра. Нас поселили в особнячке какого-то богача, которого вместе с другими «враждебными» элементами увезли эшелоном в Сибирь. Знакомая ситуация. Пережили уже такое. Это в любой миг произойти могло и с нами. Такие были фантасмагорические времена.
Тогда, в этом особнячке я впервые узнал, что такое унитаз, ванна и другие предметы элементарной цивилизации.
Впрочем, пользоваться всеми этими удобствами нам пришлось недолго, началась война. Дальше была эвакуация, военная служба, гражданская журналистика.
(
текст приводится в сокращении)